Это было сложное интервью. Мы обе понимали, что, вероятно, оно окажется одним из последних. Так и случилось. Спустя год после нашей встречи Татьяны Лиозновой не стало…
Что было между? Год забвения. Молчащий телефон. Безденежье.
Помню, тогда – не читателям, мне – Татьяна Михайловна призналась: «Денег не хватает даже на лекарства. Вот бы получать какие-нибудь проценты авторские… Узнайте, вдруг причитается что-то». Я честно пыталась узнать. Но ничего не причиталось.
И вот сейчас, как и в тот день, мне неловко и даже стыдно, что на эту встречу я пришла с огромным букетом роз (долго выбирала его в цветочных магазинах у метро Сокол). А нужно было, наверное, купить что-то иное. То, на что у Татьяны Михайловны в тот момент просто не было денег.

– Татьяна Михайлова, вы себя считаете счастливым человеком?

– Раньше – считала. Сейчас – не уверена. Жизнь такая непростая стала. Несправедливая. В детстве и юности все иначе воспринимаешь. Легче, беззаботнее. Обращаешь внимание на простые вещи, и они тебе кажутся совсем непростыми, а очень важными. Вот, например, недалеко от нашего дома была колонка. Вроде бы, самая обычная, но для нас с подругами она многое значила. После школы мы летели к ней всей толпой девчоночьей, и пили воду. В мороз, в непогоду! А знаете, почему? Так мы доказывали парням, что мы «не хухры мухры». Что мы уже взрослые!

Пару лет тому назад мы с друзьями поехали искать дом, в котором жили, и свою колонку. Дом, как выяснилось, все еще стоит, а вот колонки нет… Было грустно. Как будто часть сердца отняли. Дурацкое питье ледяной воды в мороз – глупость, кажется, но ведь это наша жизнь. Лучшая ее часть. Вот тогда я была счастлива.

– А потом?

– Было сложно. Часто мне приходилось прилагать огромные усилия, чтобы выстоять. Преодолевать нужду, безработицу, одиночество. Сильно болела мама, но я была вынуждена работать. Каждый раз, когда у меня появлялось хотя бы пять свободных минут, я летела к себе в комнату и звонила домой – узнать, как там мамочка. Не случайно родился и финальный эпизод в моем фильме «Карнавал» фильме, когда героиня (ее играла Ира Муравьева) приходит в отчий дом и, видя спящую маму, с тревогой всматривается в ее лицо… Это тоже часть моей жизни: очень часто ночью я вставала и тихо прислушивалась. Дышит ли она? Дышит! Значит, все хорошо…

– Почему Вы решили поступать во ВГИК? Время было непростое, послевоенное. Стране не до искусства – из руин бы подняться.

– Как и многое в моей жизни, это произошло случайно. Неожиданно для меня самой. У подружки брат поступал, и я решила – почему бы тоже не попробовать? Студентов набирали Пырьев и Пудовкин, но попала я к Сергею Аполлинариевичу Герасимову. Но после первого семестра меня выгнали за профнепригодность.

– Шутите?!

– Честное слово!

– Все равно не верю!

– А зря. Это чистая правда. Я чуть с ума не сошла от горя. Прорыдала несколько дней, а потом опомнилась: а вот возьму и всем докажу, что зря меня отчислили! У моей мамы была знакомая в ведомственной прачечной, и я часто ей отвозила белье в стирку. Тряслась в трамвае через всю Москву. А по пути наблюдала за людьми, отмечала их особенности, запоминала жесты, реплики. Кстати, я это использовала и в фильмах. Потом по следам своих наблюдений написала этюд и разыграла его вместе со своими сокурсниками, которых Герасимов также отчислил. Уломала мастера нас посмотреть. С должны вернуться. Представляете! Он принял обратно всех! Это и был самый первый и важный урок профессии: режиссер – это человек, от которого зависят другие, который может влиять на их мнение, судьбы…

– А на Вашу судьбу кто-то влиял?

– По большому счету только я сама. Хотя были ситуации, которые от меня не зависели. Вот, к примеру, я закончила ВГИК с красным дипломом и пришла работать на студию имени Горького. Долго там не продержалась. Меня уволили. Официальная формулировка – «в связи с сокращением штата».

Сказали, что на студии много молодежи. Но мне было все ясно: в стране идет борьба с космополитами. У Сталина как раз разладились отношения с созданным недавно государством – Израилем, и евреям просто мстили: их увольняли без права на трудоустройство.

– Но Вы же не сдались?

– Нет. Пошла к высокому начальству. Там объяснила, что закончила ВГИК с отличием, попросила дать мне возможность работать по специальности. Мне было все равно, где: в Москве или в каком-то другом городе. Лишь бы не сидеть без дела, лишь бы снимать. А мне в ответ: «Вы никогда не будете работать!»

Я в слезы. Положение, хуже некуда: денег нет, мама болеет… Сергей Аполлинарьевич спас: позвал ассистентом. Но все равно этой зарплаты на жизнь, на лекарства не хватало. Я за любую работу бролась. Даже статьи писала для «Литературки». Редактором тогда был Константин Симонов. Как-то раз, в канун 8 марта, он подвез меня на своей служебной машине. Помню, мы проезжали мимо студии, и я, восторженная, дерзкая, выпившая бокал вина и ошалевшая от этого, высунулась из машины и прокричала во весь голос: «Я все равно буду здесь работать! Я буду лучшим режиссером!»

– Так оно и вышло… Значит, все-таки от судьбы не уйдешь?

– Наверное… Да, действительно, вот сейчас вспоминаю и думаю: были в жизни, казалось бы, мелочи, ставшие судьбоносными.

Как-то раз мне попался журнал, в котором была опубликована повесть Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны». Я тут же загорелась: буду делать фильм! Позвонила Семенову, а он меня ошарашил: «Таня, я уже продал сценарий «Ленфильму» и деньги получил за него». Я не растерялась и выпалила, что мне плевать, продан сценарий или нет, но этот фильм буду снимать я! И точка. Не знаю, почему, но тогда Юлиан отправил телеграмму председателю Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Сергею Лапину с просьбой передать право постановки мне. Это, конечно, была дерзость, очень смелый поступок. Такого в Союзе себе мало, кто мог позволить. А Семенов позволил. Удивительно, но Лапин не стал нам препятствовать. Семенов же деньги, полученные за сценарий, выслал в Ленинград переводом. Еще один мужской поступок!

– Вы как-то признались, что Вас редко мучили придирками на художественных советах, и почти все Ваши фильмы выходили без купюр. Неужели и «Семнадцать мгновений весны» не исключение? Это же фильм о войне, которую в те годы предписывалось трактовать особым образом. Я не знаю ни одного режиссера, которому бы ни диктовали, как надо снимать такие фильмы…

– Было всего несколько пожеланий. Меня попросили убрать в титрах фамилии консультантов с Лубянки – действующих разведчиков. Они не имели права светиться. А еще пришлось добавить эпизод о рабочем движении Германии. Кто-то решил, что в сериале слабо отражена роль немецкого пролетариата. Снимать на эту тему я ничего не хотела принципиально. Выручили кадры хроники с Эрнстом Тельманом. Мы вмонтировали ее в уже готовую серию.

– Малой кровью… А что за история с Молотовым была?

– Ах, да! Он еще был жив тогда… Меня попросили, чтобы Молотов не появлялся в фильме. Почему, не знаю. Но у меня был задуман эпизод, важный, ключевой: вручение ноты советского правительства английскому послу. Как тут обойтись без Министра иностранных дел? Пришлось показывать Молотова со спины. Вроде он есть, а вроде и нет. Но пропустили все равно.

– У меня есть любимая сцена в Вашей картине. Она стоит десятка самых лучших мелодрам. Всегда, когда смотрю, слезы наворачиваются, и комок в горле. Как все просто и гениально. Это встреча Штирлица с женой. Они ничего не говорят друг другу, но в глазах – такая грусть, безысходность и чувственность…

— Эта сцена для меня была очень важна. Я беспокоилась, что герой получается каким-то бесполым. Ведь все время он только думает, не дерется, ни ругается, да и за оружие хватается всего один раз. А кому это интересно? И нужно было очеловечить образ Исаева. Тогда я решила придумать женское окружение, создать интригу. И главной героиней среди прочих стала, конечно, жена Штирлица, приехавшая инкогнито из Москвы, чтобы повидаться, хоть издали посмотреть на своего мужа.

Когда впервые мы показывали эту сцену на студии, я в темноте увидела замелькавшие белые платки. А зал был битком набит разведчиками – их непросто до слез довести. И тогда я поняла: они поверили! Хотя, конечно, это иллюзия – ничего похожего не было, и быть не могло. Во всяком случае, у Семенова такого эпизода точно нет. Правда, Юлиан оказался чрезвычайно чутким: уже через неделю в одном еженедельнике я прочла его новый рассказ, который так и назывался «Встреча Штирлица с женой». Посвятил он его, кстати, Вячеславу Тихонову.

– А есть в Вашей судьбе фильм, снятый так, как Вы его задумали – с первого до последнего кадра? Без вмешательства цензоров и ответственных партработников.

– «Карнавал»! Это фильм обо мне.

– И придумали Вы его как автобиографию?

– Нет. Я как раз заканчивала работу над картиной «Мы, нижеподписавшиеся». Озвучание шло полным ходом, над своей ролью работала Ирина Муравьева. А мне тогда как раз попалась повесть Анны Родионовой о провинциальной девчонке, приехавшей покорять Москву. И вдруг со мной произошла очень интересная вещь: я неожиданно для себя увидела в Муравьевой главную героиню. Рассказала ей. А Ира очень тонкий человек, видимо, что-то почувствовав, словно стала работать на меня: то по-балетному закинет ногу, то руками взмахнет… Я поняла: ее эта история зацепила, в ней самой сидит этот образ, он ей близок. Так зародился фильм.

Все, кого я пригласила в «Карнавал», – мои любимые актеры, работать с ними – одно наслаждение. Они с восторгом импровизируют и делают это блестяще. Есть же артисты, которые говорят: «А этого в сценарии не написано, я то, что вы говорите, делать не буду». Так вот, я с такими никогда не работала. В «Карнавале» я не сняла только одного моего любимого актера – Леонида Куравлева. Не нашлось для него подходящей роли…

– «Карнавал» – один из моих любимых фильмов. А знаете почему?

– Скажите!

– Он невероятно искренен. Он первого до последнего кадра …

– Спасибо, приятно слышать. Кстати, организационно «Карнавал» был не менее сложным, чем «Семнадцать мгновений весны». Это ведь один из первых наших мюзиклов. Я просмотрела, наверное, все вокальные и танцевальные ансамбли Советского Союза. Отобрала несколько танцев – разных групп. Но у всех же гастроли, свое особое расписание! Что делать? Пришлось ездить за ними следом по всей стране. И Иру подбивать на такой подвиг. Группа с медведем выступает в Ярославле – мчимся в Ярославль. Другой ансамбль должен ехать на Дальний Восток – мы ломаем график Госконцерта, добиваемся, чтобы гастроли перенесли в Киев. Почему в Киев? Потому что там сейчас Ира Муравьева на гастролях. В Киеве надо быстро построить такую же сцену, как в московском павильоне. Точь-в-точь!

Ире я нанимала тренеров и массажистов. Перегрузки у нее были страшные. Вы посмотрите – она ведет роль, она танцует вместе с профессиональными служить в театре. А у нее к тому времени, между прочим, уже был ребенок. Ира прекрасная мать, удивительная жена. И актриса от Бога.

– Вот все сошлось в этом фильме, все было на Вашей стороне. Поэтому и результат такой!

– А знаете что Эльдар Рязанов про «Карнавал» сказал? Дорогое для меня признание. «Лиозновой завидую черной завистью. Сделать комедию, на которой публика пятнадцать минут хохочет так, что не слышно музыки, – такое надо суметь!» Хотя мне было интересно другое. «Карнавал» – фильм про обычную девчонку, которая идет к цели, несмотря ни на что. Я знаю, что это такое. Я так жила. Нина Соломатина – это же я и есть! У меня все фильмы, так или иначе, про себя.

Единственное, что меня огорчает, так это вопрос, который мне нередко задают: «Как же в будущем сложится судьба вашей героини?»

А ответ на него прост. В самом начале фильма зритель видит столб, на котором висят афиши знаменитостей. Вот лицо Аллы Пугачевой, а рядышком – она, моя героиня. Значит, все у нее хорошо, значит, она добилась своего.

Видимо, начало я не очень ярким сделала, и зрители теперь просто не обращают внимания на афишу. Но мне хотелось, чтобы все было по правде. Поэтому-то мы и подвесили к афише Пугачевой маленькую потрепанную афишу с приглашением на концерт моей героини, намеренно ее не увеличивали и показали панорамно. Иначе бы не жизненно получилось. Но это мое стремление к правде жизни сыграло против меня, раз теперь на такие вопросы приходится отвечать.

– Вас в жизни часто обижали? Даже, наверное, не так: Вы часто обижались на людей?

– Однажды мы с Юлианом Семеновым и Вячеславом Тихоновым ездили к знаменитой провидице Ванге. К ней были огромные очереди, но нас она сразу же приняла. И вот первое, что она сказала мне: «Ох, достанется тебе девочка в этой жизни от мужчин!». Я тогда удивилась: почему от мужчин? Но так все и вышло. Может, поэтому я сейчас одинока…